мнению, контролировались евреями, чтобы изменить общественное мнение в пользу японских целей. Евреи, писал Инудзука, были подобны фугу, японскому деликатесу из иглобрюха, который был смертельно опасен, если его не приготовить и не подать правильно: «Это очень вкусное блюдо, но если человек не знает, как его готовить, оно может оказаться смертельным для его жизни».
* * *
К началу весны 1939 года в Шанхае находилось 10 000 беженцев. Виктор и еврейские лидеры были ошеломлены. Они обратились к еврейским организациям в Европе с просьбой замедлить поток беженцев, но им ответили, что гестапо поощряет евреев бежать в Шанхай, а итальянские круизные линии рекламируют, что Шанхай — единственное место, куда беженцы могут отправиться без каких-либо формальностей. Бизнесмены, курировавшие работу с беженцами, никто из которых не имел никакого опыта в оказании помощи или социальной работе, начали препираться между собой. Виктор послал своего бухгалтера проверить, как расходуются его деньги, и создал собственный комитет по контролю за расходованием средств. Он обратился за деньгами к международным организациям беженцев. «ДВЕСТИ ПЯТЬДЕСЯТ ТЫСЯЧ ДОЛЛАРОВ НА БОЛЬНИЦУ, ТАК КАК УСЛОВИЯ ОЧЕНЬ ПЛОХИЕ И ЕСТЬ ОПАСНОСТЬ ЭПИДЕМИИ», — сообщил он Американскому объединенному распределительному комитету, который курировал всемирные усилия по оказанию помощи еврейским беженцам, пытавшимся бежать из Европы. «ДЕЛО НЕ ТЕРПИТ ОТЛАГАТЕЛЬСТВ… СИТУАЦИЯ МОЖЕТ СТАТЬ ОТЧАЯННОЙ».
Беженцы продолжали прибывать, и к маю 1939 года их было уже более 12 000. Они заполонили многоквартирные дома в Хонгкеве, многие из них жили по три и четыре человека в комнате. Чтобы выжить, некоторые занимались проституцией. Семьи стояли в очередях за едой. Дифтерия, скарлатина, туберкулез, корь и тиф появлялись в общежитиях, которые Международный комитет Виктора и другие группы построили для размещения беженцев. Виктор опасался, что болезни распространятся в богатых районах Шанхая. Он подумывал о том, чтобы сократить количество бесплатных обедов до одного в день, чтобы справиться с растущим числом людей. Он жаловался своему доверенному лицу Эмили Ханн, что многие из прибывающих евреев теперь представляют собой «остатки» Европы, бедняков и отчаявшихся.
На встрече с Виктором Инудзука предложил принять еще больше беженцев и основать для них колонию в Пудуне, через реку от Бунда. Этот план ни к чему не привел, но тысячи евреев, прибывших в Шанхай, послужили целям Японии. Держать еврейских беженцев «под нашим влиянием… имеет своего рода „заложнический“ смысл», — писал Инудзука в Токио. «По мере развития войны в Европе получение места убежища для евреев… является насущной необходимостью, и их желание получить безопасное место любой ценой, очевидно, становится все более и более серьезным».
В Токио некоторые из начальников Инудзуки начали подозревать, что Виктор их обманывает. Искренность Сассуна «сомнительна», а «учитывая внутреннюю природу евреев», полагаться на его помощь Японии «не очень-то верится».
Подстегивая их скептицизм, Виктор отказывался публично выступать в поддержку Японии. В июле 1939 года, направляясь в Гонконг, он остановился в Токио, где заявил иммиграционному чиновнику, что винит Японию в растущей напряженности в отношениях с Западом. По его словам, если японцы продолжат преследовать его фабрики в Шанхае, он и многие другие переедут в Гонконг. Японская полиция следила за ним до конца его поездки. Во время поездки в Нью-Йорк Виктор заявил по радио, что японский народ должен вскоре «восстать против обезумевшей от власти военной клики». Газеты в Токио требовали его ареста. Некоторые еврейские лидеры в Маньчжурии, находившейся под прямым японским управлением, умоляли Сассуна прекратить свои высказывания. В Нью-Йорке ФБР выделило ему двух телохранителей, опасаясь, что на него могут напасть нацисты или сторонники Японии.
Тем не менее, Инудзука настаивал перед своим начальством в Токио, что его
План «фугу» — держать беженцев в качестве заложников — был правильным подходом. Он смотрел Виктору в глаза и знал, что тот искренен. «Евреи умеют торговаться по привычке, сложившейся за две тысячи лет, и не используют такую глупую политику, чтобы показать на лице свои истинные намерения. Чем сильнее их желание, тем прохладнее они притворяются. Этот факт признает любой человек, имеющий опыт общения с евреями».
Поздней весной 1939 года Сассун встретился с Инудзукой и сказал, что у него и его коллег-бизнесменов заканчиваются деньги, чтобы помочь накормить и разместить беженцев. Их число росло. Германия не проявляла интереса к замедлению исхода. На Инудзуку также оказывалось давление со стороны Токио, чтобы взять ситуацию под контроль. Через три месяца, в августе 1939 года, японцы объявили, что больше не будут пускать евреев в город. В Шанхае находилось 15 000 беженцев, еще 3000 были в пути. Эти 18 000, как договорились Инудзука и японцы, будут находиться под защитой.
* * *
В СЕНТЯБРЕ 1940 года Япония официально присоединилась к Германии и Италии, образовав державы Оси, что укрепило позиции японских сторонников жесткой линии, которые с подозрением относились к переговорам Инудзуки с Виктором. Нацисты переключили свое внимание на шанхайских евреев. Японские чиновники потребовали от Виктора и еврейских лидеров предоставить им список всех еврейских беженцев — ту же тактику, которую нацисты использовали перед облавой на евреев в Европе. «Они боятся, что немецкие евреи из Испании присоединятся к китайцам, что к китайцам присоединятся немецкие специалисты по отравляющим газам», — признался Виктор в своем дневнике. «Они хотят, чтобы комитет нашел записи обо всех немецких евреях в Хонгкеве!»
Японские газеты в Шанхае, контролируемые военными, начали печатать статьи, предупреждающие о том, что размножение еврейских торговцев в Маленькой Вене подрывает японские магазины и предприятия. Японские чиновники пригласили в Шанхай членов немецкого гестапо. Гестаповцы посетили Маленькую Вену и закрыли пьесу, написанную и поставленную беженцами, в которой описывались страдания евреев после оккупации Австрии нацистами. Если пьеса не будет остановлена, «будут приняты репрессии против евреев, живущих в Германии, и против еврейских эмигрантов здесь», сообщала шанхайская газета.
Японская армия «ведет себя так же, как гангстеры в Америке во времена сухого закона», — писал Виктор своему другу. «Каждый должен платить за защиту». Контингент японских солдат явился на хлопчатобумажную фабрику к югу от Шанхая, принадлежавшую Виктору, и приказал ему продавать им хлопок за 40 процентов от его стоимости. Они объявили, что если Виктор откажется, то они издадут приказ, запрещающий ему продавать свой хлопок кому-либо еще. «Японцы здесь странные», — писал он из своего офиса в отеле «Cathay». «Армия очень раздражена мной и говорит о том, что со мной „разберутся“, что означает похищение или изгнание, в то время как я очень популярен сейчас среди старшего поколения правительства, банкиров и промышленников в Токио, которые говорят, что у меня ясный ум, я абсолютно прав в своих взглядах
